ПРИШЕЛЬЦЫ ИЗ ИНЫХ МИРОВ
Сверхпространство. Планы астрального и ментального миров. Верхние миры,
или планы, как их называют оккультисты, не рискующие описывать это чудо.
Страницы книги Д.Андреева. Свет, его тональность, интенсивность в астрале и
ментале. Что это за волны? Это ведь другой свет, не наш, я об этом писал в
своей книге! И это не все, что я пытался себе представить.
Помню звонок Жанны (эта женщина видела Богоматерь). Она увидела
астральный мир. Это как во сне. Неожиданно. Я расспрашивал. Было, как я
думал. Она увидела души, и были они облаками, туманом. Лица, тела - все
слегка призрачное. Голос сказал ей: это первый и второй этажи. На первом -
темень. Только на втором - эти фигуры, закутанные в туманы и дымку.
Страшно! Это ее восклицание. Хотел ли я увидеть то же? Не знаю. Меня
поражало спокойствие, мое собственное. Даже равнодушие. Я не спрашивал даже
о годе своей смерти - хотя мог бы узнать его от Божьей Матери. Меня
по-прежнему интересовали вопросы. Но только те, которые вдруг воспламеняли.
Они пробивали ту броню спокойствия, которая защищала меня от случайностей.
Еще осталась известная усталость - я никогда раньше не брался за следующую
книгу, если после окончания предыдущей работы прошло меньше года-двух. Я не
спешил. Быть может, даже данные о моей кончине не заставили бы меня
ускорить продвижение вперед. И только они, простые вопросы, держали меня на
плаву, я несся тогда с ними вместе по стремнинам, которые рождали другие,
сопутствующие идеи.
Однажды во время обмена репликами за плечами и спиной великой богини было
сияние: это как светящееся облако. Потом оно разошлось, - и Жанна с
удивлением увидела три зеленых дерева с большими листьями, густые кусты под
ними. Слышался мелодичный звон.
- Что это за деревья? - воскликнула она.
- Это у нас, - ответила Божья Матерь.
Это значит, что наряду с астралом, Жанне дано было увидеть и кусочек
верхнего небесного мира.
Я же углублял свои знания об иных мирах по книгам и журналам...
Имя девочки - Шанти Деви. Она родилась в Индии, в Дели в 1926 году, а
спустя три года стала рассказывать взрослым о своей предыдущей жизни. Тогда
якобы ее звали Лугла и жила она в восьмидесяти милях от Дели, в городе
Мутра. Выдуманная, как полагали, Лугла родилась, по словам девочки, в 1902
году, то есть была старше самой Шанти Деви почти на четверть века.
Каприз ребенка? Стремление скомпенсировать недостаток к ней внимания со
стороны других детей или взрослых? Игра? Если это игра, то стало ясно, что
она слитком серьезна для ребенка такого возраста. Девочка рассказывала о
своем муже в прежней жизни, он был торговцем, его звали Кеддар Нат, у них
родился сын, который умер через десять дней. Так прошло шесть лет.
Когда девочке исполнилось девять лет, выяснилось, что Кеддар Нат
действительно существует. В семью приехал его родственник, потом он сам.
Девочка узнала того и другого. Они ее, естественно, впервые видели. Кому-то
пришло в голову повезти ребенка в Мутру. Собрали настоящую комиссию. На
вокзале Деви узнала встречавшего их другого родственника ее мужа в другой
жизни. Наконец, дело дошло до того, что Деви заявила о деньгах, которые
она, будучи женой Кеддара Ната, спрятала в доме, в укромном уголке, по
обычаю всех женщин, независимо от страны и места жительства. Деньги не
нашли. Девочка настаивала на своем. Кеддар Нат в некотором смущении
вынужден был признаться, что действительно нашел деньги после смерти жены и
спрятал их в другом месте. Это, говорят, произвело большое впечатление на
комиссию, не меньшее, чем тот факт, что Деви говорила на местном диалекте.
Подобные случаи не редкость. Редкостью можно считать объективное
отношение к ним ученых, которых, судя по всему, можно убедить лишь в том, в
чем они сами давно убеждены.
Американец Эдгар Кейс родился в 1876 году, а умер в 1945-м. Однажды он
вспомнил эпизод из своей прошлой жизни. Он сидел на берегу реки с молодым
солдатом. Шла война с индейцами. Оба были голодны, но этот молодой солдат
тем не менее отдал ему свою еду. После этого воспоминания прошло едва ли
несколько месяцев. В городе ВирджинияБич Эдгар зашел в парикмахерскую,
уселся в кресло. Вдруг в ту же парикмахерскую вошел мальчик лет пяти с
отцом. И этот мальчик, улыбнувшись, немедленно забрался к Эдгару на колени.
Отец мальчика изумился такой доверчивости своего отпрыска, его странному
поступку. Он тут же воскликнул: "Оставь, пожалуйста, чужого дядю в покое!"
Мальчик возразил отцу: "Я знаю этого дядю, мы вместе сидели голодными у
реки!"
Вернемся в густонаселенную Индию, где такие происшествия не редкость, как
мы уже выяснили.
"Я, Суреш Варма, владелец магазина радиотоваров в Агре, у меня есть жена
и двое детей!" - заявил недавно своим родителям пятилетний Торан. Журналист
Михаил Капустин рассказал об этом на страницах журнала "Эхо планеты".
"Однажды я возвращался домой с работы на машине, - убеждал родителей
Торан. - Подъезжая к дому, я дал гудок, чтобы моя жена Ума открыла ворота.
Тут же я увидел двоих. Они бежали к моей машине с пистолетами в руках.
Раздались выстрелы. Одна из пуль попала мне в голову". Порой после таких
рассказов мальчик начинал швырять в родителей тарелками, кричал, что он их
не знает, что они не его родители. И родители мальчика, Шанти и Махавир
Прасад, вынуждены были поехать из деревни Вадх, где они проживают, в Агру,
до которой не так уж далеко - тринадцать километров. Обнаружилось, что
некий Суреш Варма там действительно проживал и торговал именно
радиотоварами. Пять лет назад его не стало. И все произошло именно так, как
говорил мальчик. Его вдова Ума воспитывает двоих детей, она согласилась
встретиться с Тораном. Мальчик бросился к ней и ее детям с объятьями, он
узнал всех троих и тут же спросил о своем старом автомобиле марки "фиат".
Ума ответила, что теперь у них автомобиль "Марути", а "фиат", купленный
Сурешем Вармой, продан. Мальчика это огорчило.
Нашлись двое ученых, которые обследовали мальчика. На его правом виске
обнаружили странный рубец. Ознакомились с результатами вскрытия тела Суреша
Вармы. Оказалось, что пуля попала именно в правый висок, рикошетировала от
черепа и вышла над правым ухом. Здесь, над правым ухом, у Торана большое
родимое пятно.
Специалисты только одного Бангалорского института психического здоровья и
невропатологии с 1975 года изучили более двухсот пятидесяти случаев,
подобных этому. Примерно в половине случаев "предыдущая жизнь" кончалась
убийством. Пол человека при возвращении меняется редко. Люди (часто это
дети) испытывают страх к тому, что было причиной смерти "тогда". Боятся
колодцев, в которых утонули, пожаров, оружия и т.п.
Жаль, что материалистическая диалектика в исполнении чиновников от науки
с набитыми дипломами карманами, полученными при содействии таких же
"диалектиков", открыв, наподобие Колумба, новый и бесконечный мир познания,
тут же и закрыла его с помощью обычного вульгарного материализма.
Мы еще не можем оценить последствия этого факта и не знаем, к чему
приведет несостоявшееся второе рождение всемогущего метода познания
объективной реальности в условиях новой информации. Но, может быть, и
первое рождение прошло не вполне благополучно?
Вернемся к фактам, ведь они - воздух науки.
На этот раз обратимся снова к американскому материалу, отраженному в
недавно вышедшей книге Билла Шула "Бессмертные животные - наши питомцы и их
жизнь после жизни". Отметим сначала, что заглавие книги явно перекликается
с названием книги Р.Моуди. Речь же в ней идет о призраках домашних
животных, которые спасали своих хозяев.
Робин Деланд вел машину глухой ночью по горной дороге, где вряд ли можно
разминуться двум автомобилям, разве что на предусмотренных на этот случай
площадках. Впереди, в луче света от фар, возникла собака. Машина почти
догнала ее, Робин тормознул и по его спине пробежали мурашки. Он узнал
собаку, это был его колли Джефф, умерший полгода назад.
Угадает ли читатель, что сделал Робин? Он вышел из машины и стал звать
свою собаку, которой полгода не было в живых. Но Джефф даже не обернулся,
он шел впереди, к повороту, такому крутому, что за ним ничего не было видно
с этого места. Обвал - вот что увидел Робин. Глыба сорвалась со склона и
перегородила полотно. В движении ее ни за что не заметить вовремя! Но где
Джефф, спасший ему жизнь? Робин оглянулся. Призрак его собаки исчез.
Штат Колорадо. Вечер. Гроза. Фрэнк Талберт спит в своей постели, спит так
крепко, что никакая гроза с громом и молнией его не разбудит! И все же ему
пришлось проснуться. Совсем рядом с его домом оглушительно залаяла собака.
Это был нервный, призывный лай. Он сбросил одеяло, оделся, потому что лай
повторился. На этот раз собака рычала у самой двери. Фрэнк открыл дверь и
увидел пса. Рыжий сеттер с белым пятном на груди медленно удалялся от дома,
он словно звал за сооой Фрэнка. Тот последовал за собакой. Прошла минута.
Сверкнуло в небе. Грохот! Небо раскололось над самой головой. Фрэнк замер,
оглянулся. Его спальня уже занялась огнем. Молния угодила в его дом...
Нужно ехать к соседу, решил Фрэнк. Прошло еще несколько минут. Он
рассказывал соседу эту странную историю и, конечно же, не забыл упомянуть,
как собака, спасшая ему жизнь, внезапно исчезла, точно сквозь землю
провалилась.
- Пес очень похож на моего Сэнди, судя по твоему описанию, - сказал сосед
задумчиво.
- Я обязан ему жизнью! - воскликнул Фрэнк. - Где твой сеттер?
- Сэнди... видишь ли, Сэнди мой умер два месяца назад, - прошептал сосед.
А теперь я выношу на суд современного читателя три истории, записанные в
нашем отечестве и опубликованные в прошлом веке.
Вот первая из них, опубликованная в журнале "Ребус".
"Самым лучшим гульбищем в летнее время служит для жителей г.Симбирска так
называемая Киндяковская роща, находящаяся в трех верстах от города, по
Саратовскому тракту. В этой роще в самой глуши деревьев красуется и доныне,
хотя и крайне попорченная непогодами и годами, каменная массивная беседка в
виде довольно большого (вроде языческого) храма с колоннами и с каменными
урнами на четырех столбах вокруг круглого купола. С этою беседкою соединено
у старожилов города много легендарных рассказов, и многие кладоискатели,
полагая, что под беседкою сокрыт клад, нередко подрывались под фундамент
или портили каменный пол. Но вот истинный рассказ, слышанный от старого
владельца села Киндяковки, умершего в шестидесятых годах столетним
стариком, Льва Васильевича Киндякова. Вышеупомянутая беседка, по его
словам, сооружена еще в середине прошлого, XVIII, столетия над прахом одной
родственницы семейства Киндяковых, лютеранского вероисповедания, и сам
Киндяков, служивший при императоре Павле Петровиче, не помнит времени этой
постройки. Вот что случилось с ним самим в 1835 году. Однажды собрались в
доме у г.Киндякова в селе Киндяковке в летнее время гости и играли в карты.
Часу в первом пополуночи вошел в комнату лакей и доложил Льву Васильевичу,
что какая-то старая дама вошла из сада через террасу в лакейскую и
неотступно требует о себе доложить, имея важное дело. Г.'Киндяков встал
из-за стола, вышел в прихожую и действительно увидел высокого роста бледную
старушку, одетую в старомодный костюм. На вопрос о том, что ей угодно в
такое позднее время и кто она, старушка ответила:
- Я - Эмилия, родственница твоя, схороненная в саду под беседкой. Сегодня
в одиннадцать часов двое грабителей сняли с меня золотой крест и золотое
обручальное кольцо и потревожили прах мой.
С этими словами старушка быстро пошла в отворенные двери террасы и
скрылась в саду. Г.Киндяков, сроду ничего не боявшийся, счел все это
явление за продукт расстроенного картежною игрою воображения, велел подать
себе умыться холодной воды и как ни в чем не бывало возвратился к гостям
метать банк. Но каково же было его удивление, когда на другой день, в
десять часов утра, явились к нему караульщики сада и доложили, что пол в
беседке выломан и какой-то скелет выброшен из полусгнившего гроба на землю.
Тут поневоле пришлось уже верить, и г.Киндяков, предварительно
удостоверясь, что и лакей в прошлую ночь видел то же видение и слышал ясно
(от слова до слова) все произнесенное привидением, немедленно обратился к
бывшему в то время в Симбирске полицмейстеру, полковнику Орловскому. Тот
энергически принялся за розыски, и действительно обнаружено было, что два
симбирских мещанина ограбили труп и заложили золотые крест и кольцо в одном
из кабаков; главною же целью их было отыскание клада. Этот же рассказ
слышал лично от г.Киндякова симбирский помещик Сергей Николаевич Нейков,
доктор Евланов и многие другие.
Из числа подобных фактов факт этот замечателен тем, что привидение не
только явилось, но и отчетливо говорило, что редко встречается, и что,
наконец, посмертный призрак явился отнюдь не ранее, как лет через сто после
смерти. К этому мы можем присовокупить, что г.Киндяков был старик, в высшей
степени правдивый и не верящий ни во что сверхъестественное, и пользовался
до самой смерти прекрасным здоровьем".
Вот вторая история, опубликованная в "Вестнике Европы" (имени своего
рассказчик не сообщил).
"Осенью 1796 года тяжкая болезнь родителя вызвала отца моего в Туринск,
он поспешил к нему вместе со своею супругою, нежно им любимою, и почти со
всеми детьми, и имел горестное утешение лично отдать отцу последний долг;
но через несколько дней (26 октября) на возвратном пути из Сибири скончался
от желчной горячки в Ирбите, где и погребен у соборной церкви.
Супружеский союз моих родителей был примерный; они жили, как говорится,
душа в душу. Мать моя, и без того огорченная недавнею потерею, лишившись
теперь неожиданно нежно любимого супруга, оставшись с восемью малолетними
детьми, из которых старшему было 13 лет, а младшему только один год, впала
в совершенное отчаяние, слегла в постель, не принимая никакой пищи, и
только изредка просила пить. Жены ирбитских чиновников, видя ее в таком
положении, учредили между собою дежурство и не оставляли ее ни днем, ни
ночью. Так проходило тринадцать уже дней, как в последний из них, ^коло
полуночи, одна из дежурных барынь, сидевши на постланной для нее на полу
перине и вязавшая чулок (другая спала подле нее), приказала горничной
запереть все двери, начиная с передней, и ложиться спать в комнате перед
спальнею, прямо против незатворенных дверей, для того, чтобы в случае
надобности можно было ее позвать скорее. Горничная исполнила приказание:
затворила и защелкнула все двери; но только что, постлав на полу постель
свою; хотела прикрыться одеялом, как звук отворившейся двери в третьей
комнате остановил ее; опершись на локоть, она стала прислушиваться. Через
несколько минут такой же звук раздался во второй комнате и при ночной
тишине достиг до слуха барыни, сидевшей на полу в спальне; она оставила
чулок и тоже стала внимательно прислушиваться. Наконец щелкнула и последняя
дверь, ведущая в комнату, где находилась горничная... И что же? Входит
недавно умерший отец мой, медленно шаркая ногами, с поникшею головою и
стонами, в том же халате и туфлях, в которых скончался. Дежурная барыня,
услышав знакомые ей шаги и стоны, потому что находилась при отце моем в
последние два дня его болезни, поспешила, не подымаясь с пола, достать и
задернуть откинутый для воздуха полог кровати моей матери, которая не спала
и лежала лицом к двери, но, объятая ужасом, не могла успеть в том. Между
тем он вошел с теми же болезненными стонами, с тою же поникшею головою,
бледный как полотно, и, не обращая ни на кого внимания, сел на стул,
стоявший подле двери, в ногах кровати. Мать моя, не заслоненная пологом, в
ту же минуту его увидела, но от радости забыв совершенно, что он скончался,
воображая его только больным, с живостью спросила: "Что тебе надобно, друг
мой?" - и спустила уже ноги, чтобы идти к нему, как неожиданный ответ его;
"Подай мне лучше нож!" - ответ, совершенно противный известному образу его
мыслей, его высокому религиозному чувству, остановил ее и привел в
смущение. Видение встало и, по-прежнему, не взглянув ни на кого, медленными
шагами удалилось тем же путем. Пришла в себя от охватившего всех оцепенения
дежурившая барыня, разбудила свою подругу и вместе с нею и горничною пошли
осматривать двери: все они оказались отворенными!
Событие непостижимое, необъяснимое, а для людей, сомневающихся во всем
сверхъестественном, и невероятное; но ведь оно подтверждается
свидетельством трех лиц! Если б видение представилось только одной матери
моей, пожалуй, можно бы назвать его следствием расстроенного воображения
женщины больной и огорченной, которой все помышления сосредоточены были на
понесенной ею потере. Здесь, напротив, являются еще две сторонние женщины,
не имеющие подобного настроения, находившиеся в двух разных комнатах, но
видившие и слышавшие одно и то же. Смиримся перед явлениями духовного мира,
пока недоступными исследованиям ума человеческого и, по-видимому,
совершенно противными законами природы, нам известным".
А вот и третья история - снова из "Ребуса"...
"Нижеследующий рассказ относится ко времени первого замужества моей
покойной жены (сообщает А.Аксаков) и был написан ею по моей просьбе в 1872
году; воспроизвожу его здесь дословно по рукописи...
Это было в мае 1855 года. Мне было девятнадцать лет. Я не имела тогда
никакого понятия о спиритизме, даже этого слова никогда не слыхала.
Воспитанная в правилах греческой православной церкви, я не знала никаких
предрассудков и никогда не была склонна к мистицизму или мечтательности. Мы
жили тогда в городе Романове-Борисглебске Ярославской губернии. Золовка
моя, теперь вдова по второму браку, полковница Варвара Тихоновна, а в то
время бывшая замужем за доктором А.Ф.Зенгиреевым, жила с мужем своим в
городе Раненбурге Рязанской губернии, где он служил. По случаю весеннего
половодья всякая корреспонденция была сильно затруднена, и мы долгое время
не получали писем от золовки моей, что, однако ж, нимало не тревожило нас,
так как было отнесено к вышеозначенной причине.
Вечером с 12-го на 13-е число мая я помолилась Богу, простилась с
девочкой своей (ей было тогда около полугода от роду, и кроватка ее стояла
в моей комнате, в четырехаршинном расстоянии от моей кровати, так что я
ночью могла видеть ее), легла в постель и стала читать какую-то книгу.
Читая, я слышала, как стенные часы в зале пробили двенадцать часов. Я
положила книгу на стоявший около меня ночной шкафчик и, опершись на левый
локоть, приподнялась несколько, чтобы потушить свечу. В эту минуту я ясно
услыхала, как отворилась дверь из прихожей в залу и кто-то мужскими шагами
взошел в нее; это было до такой степени ясно и отчетливо, что я пожалела,
что успела погасить свечу, уверенная в том, что вошедший был не кто иной,
как камердинер моего мужа, идущий, вероятно, доложить ему, что прислали за
ним от какого-нибудь больного, как случалось весьма часто по занимаемой им
тогда должности уездного врача; меня несколько удивило только то
обстоятельство, что шел именно камердинер, а не моя горничная девушка,
которой это было поручено в подобных случаях. Таким образом, облокотившись,
я слушала приближение шагов - не скорых, а медленных, к удивлению, - и
когда они, наконец, уже были слышны в гостиной, находившейся рядом с моей
спальней, с постоянно отворенными в нее на ночь дверями, и не
останавливались, я окликнула: "Николай (имя камердинера), что нужно?"
Ответа не последовало, а шаги продолжали приближаться и уже были совершенно
близко от меня, за стеклянными ширмами,стоявшими за моей кроватью; тут же
в каком-то странном смущении я откинулась навзничь на подушки.
Перед моими глазами приходился стоявший в переднем углу комнаты образной
киот с горящей перед ним лампадой всегда умышленно ярко, чтобы света этого
было достаточно для кормилицы, когда ей приходилось кормить и пеленать
ребенка. Кормилица спала в моей же комнате за ширмами, к которым, лежа, я
приходилась головой. При таком лампадном свете я могла ясно различить,
когда входивший поровнялся с моей кроватью, по левую сторону от меня, что
то был именно зять мой А.Ф.Зенгиреев, но в совершенно необычном для меня
виде - в длинной черной, как бы монашеской рясе, с длинными по плечи
волосами и с большой окладистой бородой, каковых он никогда не носил, пока
я знала его. Я хотела закрыть глаза, но уже не могла, чувствуя, что все
тело мое совершенно оцепенело; я не властна была сделать ни малейшего
движения, ни даже голосом позвать к себе на помощь; только слух, зрение и
понимание всего, вокруг меня происходившего, сохранялись во мне вполне и
сознательно - до такой степени, что на другой день я дословно рассказывала,
сколько именно раз кормилица вставала к ребенку, в какие часы, когда
кормила его, а когда и пеленала, и проч. Такое состояние мое длилось от 12
часов до 3 часов ночи, и вот что произошло в это время.
Вошедший подошел вплоть к моей кровати, стал боком, повернувшись лицом ко
мне, по левую мою сторону, и, положив свою левую руку, совершенно
мертвенно-холодную, плашмя на мой рот, вслух сказал: - Целуй мою руку. Не
будучи в состоянии ничем физически высвободиться из-под этого влияния, я
мысленно, силою воли противилась слышанному мною велению. Как бы провидя
намерение мое, он крепче нажал левую руку мне на губы и громче и
повелительнее повторил: - Целуй эту руку.
И я, со своей стороны, опять мысленно еще сильнее воспротивилась этому
приказу. Тогда в третий раз, еще с большей силой повторились то же движение
и те же слова, и я почувствовала, что задыхаюсь от тяжести и холода
налегавшей на меня руки; но поддаться велению все-таки не могла и не
хотела. В это время кормилица в первый раз встала к ребенку, и я надеялась,
что она почему-нибудь подойдет ко мне и увидит, что делается со мной; но
ожидания мои не сбылись: она только слегка покачала девочку, не вынимая ее
даже из кроватки, и почти тотчас же опять легла на свое место и заснула.
Таким образом, не видя себе помощи и думая почему-то, что умираю, - чтото,
что делается со мною, есть не что иное, как внезапная смерть, - я мысленно
хотела прочесть молитву Господню "Отче наш". Только что мелькнула у меня
эта мысль, как стоявший подле меня снял свою руку с моих губ и опять вслух
сказал:
- Ты не хочешь целовать мою руку, так вот что ожидает тебя.
И с этими словами положил правой рукой своей на ночной шкафчик,
совершенно подле меня, длинный пергаментный сверток величиною с
обыкновенный лист писчей бумаги, свернутой в трубочку; и когда он отнял
руку свою от положенного свертка, я ясно слышала шелест раздавшегося
наполовину толстого пергаментного листа и левым глазом даже видела сбоку
часть этого листа, который, таким образом, остался в полуразвернутом или,
лучше сказать, в легко свернутом состоянии. Затем положивший его отвернулся
от меня, сделал несколько шагов вперед, стал перед киотом, заграждая собою
от меня свет лампады, и громко и явственно стал произносить задуманную мною
молитву, которую и прочел всю от начала до конца, кланяясь по временам
медленным поясным поклоном, но не творя крестного знамения. Во время
поклонов его лампада становилась мне видна каждый раз, а когда он
выпрямлялся, то опять заграждал ее собою от меня.
Окончив молитву одним из вышеописанных поклонов, он опять выпрямился и
стал неподвижно, как бы чего-то выжидая; мое же состояние ни в чем не
изменилось, и когда я вторично мысленно пожелала прочесть молитву
Богородице, то он тотчас так же внятно и громко стал читать и ее; то же
самое повторилось и с третьей задуманной мною молитвой "Да воскреснет Бог".
Между этими двумя последними молитвами был большой промежуток времени, в
который чтение останавливалось, покуда кормилица вставала на плач ребенка,
кормила его, пеленала и вновь укладывала. Во все время чтения я ясно
слышала каждый бой часов, не прервавший этого чтения; слышала и каждое
движение кормилицы и ребенка, которого страстно желала как-нибудь
инстинктивно заставить поднести к себе, чтобы благословить его перед
ожидаемой мною смертью и проститься с ним; другого никакого желания в
мыслях у меня не было.
Пробило три часа; тут, не знаю почему, мне пришло на память, что еще не
прошло шести недель со дня Светлой Пасхи и что во всех церквах еще поется
пасхальный стих "Христос воскресе!" И мне захотелось услышать его... Как бы
в ответ на это желание вдруг понеслись откуда-то издалека божественные
звуки знакомой великой песни, исполняемой многочисленным полным хором в
недосягаемой высоте... Звуки слышались все ближе и ближе, все полнее,
звучнее и лились в такой непостижимой, никогда дотоле мною неслыханной,
неземной гармонии, что у меня замер дух от восторга; боязнь смерти исчезла,
я оыла счастлива надеждой, что вот звуки эти захватят меня всю и унесут с
собою в необозримое пространство... Во все время пения я ясно слышала и
различала слова великого ирмоса, тщательно повторяемые за хором и стоявшим
передо мною человеком. Вдруг внезапно вся комната залилась каким-то
лучезарным светом, также еще мною невиданным, до того сильным, что в нем
исчезло все - и огонь лампады, и стены комнаты, и самое видение... Свет
этот сиял несколько секунд при звуках, достигших высшей, оглушительной,
необычайной силы, потом он начал редеть, и я могла снова различить в нем
стоявшую передо мною личность, но только не всю, а начиная с головы до
пояса; она как будто сливалась со светом и мало-помалу таяла в нем, по мере
того как угасал и тускнел и самый свет; сверток, лежавший все время около
меня, также был захвачен этим светом и вместе с ним исчез. С меркнувшим
светом удалялись и звуки, также медленно и постепенно, как вначале
приближались.
Я стала чувствовать, что теряю сознание и приближаюсь к обмороку, который
действительно наступил, сопровождаемый сильнейшими корчами и судорогами
всего тела, какие только когда-либо бывали со мной в жизни. Припадок этот
своей силой разбудил всех окружавших меня и, несмотря на все принятые
против него меры и поданные мне снадобья, длился до девяти часов утра; тут
только удалось наконец привести меня в сознание и остановить конвульсии.
Трое последовавших затем суток я лежала совершенно недвижима от крайней
слабости и крайнего истощения вследствие сильного горлового кровотечения,
сопровождавшего припадок. На другой день после этого странного события было
получено известие о болезни Зенгиреева, а спустя две недели и о кончине
его, последовавшей, как потом оказалось, в ночь на 13 мая, в 5 часов утра.
Замечательно при этом еще следующее: когда золовка моя, недель шесть
после смерти мужа, переехала со всей своей семьей жить к нам в Романов, то
однажды совершенно случайно в разговоре с другим лицом, в моем присутствии
она упомянула о том замечательном факте, что покойного Зенгиреева хоронили
с длинными до плеч волосами и с большой окладистой бородой, успевшими
отрасти во время его болезни; упомянула также и о странной фантазии
распоряжавшихся погребением - чего она не оыла в силах делать сама, - не
придумавших ничего приличнее, как положить покойного в гроб в длинном
черном суконном одеянии вроде савана, нарочно заказанном ими для этого.
Характер покойного Зенгиреева был странный; он был очень скрытен,
малообщителен; это был угрюмый меланхолик; иногда же, весьма редко, он
оживлялся, был весел, развязен. В меланхолическом настроении своем он мог
два, три, даже восемь, десять часов просидеть на одном месте, не
двигаясь.не говоря даже ни единого слова, отказываясь от всякой пищи,
покуда подобное состояние само собою или по какому-нибудь случаю не
прекращалось. Ума не особенно выдающегося, он был по убеждениям своим, быть
может, в качестве врача совершенный материалист; ни во что
сверхъестественное - духов, привидения и тому подобное - он не верил; но
образ жизни его был весьма правильный. Отношения мои к нему были довольно
натянуты вследствие того, что я всегда заступалась за одного из его детей,
маленького сына, которого он с самого рождения совершенно оеспричинно
постоянно преследовал; я же при всяком случае его защищала; это его сильно
сердило и восстанавливало против меня. Когда за полгода до смерти своей, он
вместе со всем семейством своим гостил у нас в Романове, у меня вышло с ним
все по тому же поводу сильное столкновение, и мы расстались весьма холодно.
Эти обстоятельства не лишены, быть может, значения для понимания
рассказанного мною необыкновенного явления".
...Теперь, как догадался, наверное, читатель, следовало бы изложить
многие из происшествий, о которых шла речь в последних разделах, на языке
современной астрономии и физики. При всем желании сделать это пока
невозможно, по крайней мере, в рамках одной публикации. Речь идет о
явлениях и величинах действительно очень "тонких" - и пока, увы, нет
приборов, которые бы могли наглядно и убедительно регистрировать их. Нет,
как я уже отмечал, и таких терминов современной физики, которые бы подошли
к подобным случаям. Изобретать же их - дело неблагодарное. Можно говорить
об эфире и даже о втором, более тонком, эфире. Но сам по себе такой
разговор мало помог бы делу, хотя на первых ступенях познания тонких миров
без него тоже не обойтись. Однако истина рождается в споре. И споры и
дискуссии начались. И неважно, на каком они пока языке ведутся - на языке
оккультистов или на языке традиционно-научном. Впереди - новый виток
развития.